Наталья Онацко - мама Маши, инструктор йоги и автор статей.
И улыбаюсь тем, кто в вышиванках ходит просто так на работу или в гости, а в Полтаве это бывает часто.
Потому что я жила в 80-е и помню.
Мне 5 или 6 лет. Мои коллеги по детсадовской группе танцуют на каком-то празднике в русских национальных костюмах, а я – в украинском. И мне стыдно, что я украинка. Я завидую русским, потому что они по умолчанию считаются лучше. (Откуда это у 5 летнего ребенка?)
Дома почти нет книг на украинском, кроме хрестоматийного Шевченко, и то потому что «будут учить в школе». А зарубежная литература почти вся переводится сразу на русский язык. Такой подход: то, что на русском, сразу делается лучше по качеству, чтобы быть привлекательнее в глазах строителя коммунизма.
Мама отдает меня с первого класса в русскую школу, потому что с русским «как родным» будет легче пробиваться в жизни. Ведь в вузах преподавание на русском. Брату повезло больше, он учится в украинской школе под домом, но туда отдают детей «похуже». Кто определяет статус и что это такое, я не знаю в свои 6 лет, но так говорят взрослые и есть такое негласное деление: русские школы более престижные.
Дома родители разговаривают на русском между собой. Но папа до конца говорил «хвизика»: в украинском селе «ф» не было и в школе мы учили, что эту букву внедрил Петр 1. Над украинским языком посмеиваются, в особенности над полтавским суржиком. В 90-х мне уже не смешно слушать Сердючку, потому что Данилко ничего не придумывает – так говорят мои одноклассники из «В».
Мама на фотографиях в 50-е танцует в местном театре в национальном костюме. Но в 80-х дома нет и намека на ленты, рушнык или вышитую сорочку. Все давно подчищенно. Национальное подходит только для парадов и выступлений, в быту на него «фукают». Формируется универсальный советский человек (или солдат?).
Маша, дочь Натальи
Из истории семьи сохранились только несколько черно-белых фотографий и все. Мама хочет все новое и выносит из дому все старое. Забыть поскорее, что бабушка с дедушкой жили в частном доме с фикусами и кружевными салфетками.
Приезжая в папино село – хутор, который носит папину фамилию, я, городская, презрительно кручу носом от всего. От украинского языка, простого быта, камышовой крыши. Вышитые покрывала на кроватях, стопки подушек, рушныки на фото на стенах воспринимаю как анахронизм и «так и быть, старикам можно». Как и бабушке можно печь паски и святить их в церкви, несмотря на то, что дед – коммунист. Откуда это в ребенке это?
Все бы ничего, но откуда такой снобизм в маме? Ее отец, а мой дед (1900 г.) в 30-е строил несколько лет Беломорканал за участие в «Просвіте» и поддержку украинского языка. Своим дочкам он пел «Ще не вмерла Україна», качая на коленях, еще в 30-е. Может, срабатывает инстинкт самосохранения: за украинское сажают и проще выжить, переняв русское и став, как все?
Или так повлияла целина в 1957-м в Казахстане? Но точно не Красноярск в 60-е, потому что там жили «свои», в основном репрессированные и оставшиеся на поселении украинцы (по папиным рассказам). Я не знаю, и спросить не у кого: «все умерли».
Папины родители молчали про Голодомор, потому что говорить было нельзя. Они вообще молчали. Дед читал советские газеты, а бабушка была вечно занята большим хозяйством. Не до рефлексий.
Единственное «место», где сохранился украинский язык, были песни. Когда мама собирала друзей, они пели за столом украинские народные песни. Красиво так.
В 1992 я поступила на русский филфак – последний год, когда этот факультет еще был престижным. С 1993, как снежный ком, пошла украинизация. Мои коллеги из украинской филологии рассказывали очень много о настоящей украинской литературе. О том, что в XV-XVI веках Киево-Могилянская Академия была одним из лучших университетов Европы. И как потом ежегодно вывозили по 2 тыс. студентов ежегодно в Московию …
Ната Онацко с Машей
До сих пор я вздрагиваю, когда понимаю, насколько моим родителям промыла мозги советская пропаганда, что они стыдились своего происхождения и своего языка.
Вышиванка для меня – это даже не про национальную идею. Это про возвращение себе своих корней. Возвращение себе уважения к своему роду и к той земле, откуда мои родители родом. Когда мы стояли «на луках», слушали жаворонков, папа проводил рукой: «Помни, это твоя родина».
И я помню. Родина не только земля, которая опустела и хутор, который почти вымер. Родина – это украинский язык. Это литература. Это традиции. Это борщ, рецепт которого передавался от бабушек.
(Лирическое отступление про борщ. Полтавский борщ обязательно варится с белым буряком, не красным и не с сахарным, а с едва розоватым. И цвет в борще – от томатов. Когда вы в Полтаве приходите к бабкам на базар и спрашиваете «буряк на борщ», вам именно такой дают. А еще сало: истолченный в ступе кусочек старого сала с чесноком добавляют за 5 минут до конца…)
Та агрессивная русификация, которая никуда не делась и продолжается сейчас, это классическая пропаганда: тщательно внушать, что есть лучший язык, самая лучшая литература, а дальше – идея о титульной нации и нацизм. Как влиять с помощью языка на людей, обучают даже на филфаке в университете в рамках курса «психолингвистики», например. Если вы забудете свои корни, кто вы и откуда, вами очень легко управлять. Легко вложить любые смыслы в голову.
Корень – то, что держит дерево, что дает стержень. И красота мира – не в сливании тотальном, признании кого-то лучшим и доминирующим, а в уважении своих корней, своего происхождения. Гармония в разнообразии, но не в единообразии.
Вышиванка, язык, книги детские и взрослые, кино на украинском, перевод бизнес-сайтов на украинский, интернет-магазинов и т.п. – для меня это о самоуважении. Я – есть. Мой род – есть у меня за спиной. Моя страна – есть. Мой язык – есть.
Это не про соревнования - здесь нет победителей. А про вернуть себе – свое. Про идентификацию.
Понимаете?
У 5-летнего ребенка не может взяться чувство неполноценности по национальному признаку, если ему не внушили это взрослые и та среда, где он живет. Здоровое отношение – это уважение к традициям своего рода, своей страны, своей земли и - к соседним тоже, но – на равных. Ты можешь уважать других, когда уважаешь себя. И если ты уверен в себе – у тебя нет потребности унижать или притеснять других.
Моя вышиванка – про уважение и про память о том, откуда я родом.
фото: Ната Онацко с дочерью, фотограф Татьяна Бутовченко.
Читайте также
